Странно это было – проснуться не на своём верхнем ярусе нашей с Яринкой кровати, не в тёплой постели под укрытием стен и крыши, а вот так – на земле, в одежде и обуви. Словно я всё ещё спала и видела сон, который был бы даже приятным, если бы не ноющие мышцы, искусанное комарами лицо, и замёрзшие ноги.
– Вторник, – зачем-то сказала я вслух, и ужаснулась, поняв, что при самом удачном раскладе, просыпаться нам вот так, голодными и холодными, ещё три раза. Если, конечно, нас не поймают раньше.
Последняя мысль заставила меня сесть. Не важно, который сейчас час, но наша пропажа в приюте уже обнаружена, а значит и погоня в пути.
– Ярина, – я потрясла подругу за плечо, а когда она, застонав, попыталась оттолкнуть мою руку, затрясла сильнее, – Ярин, надо идти!
Яринка долго моргала, оглядывалась с потерянным видом, и безудержно зевала. А первым про что спросила, было:
– А воды нет?
Вода. Вчера мы переживали из-за того, что придётся четыре дня голодать, но ни разу не подумали о воде. И вот сейчас, после сумасшедшей ночи, изматывающего бега, и короткого, но очень крепкого сна, есть не хотелось совершенно, зато очень хотелось пить. Я остро осознала это после Яринкиных слов.
Мы побродили между деревьев, пытаясь слизывать росу с травы и листьев, но это лишь раздразнило жажду.
– Пойдём, – наконец решила я. – Пойдём вперёд, и может быть, наткнёмся на ручей.
Яринка мрачно кивнула. Мы обе помнили, что, судя по карте местности, которую изучили вчера, поблизости не было водоёмов. Но вот ручьи… ручьи, возможно, были.
Накинув пальто, и подобрав сумки, мы побрели через лес. К счастью, таёжные навыки я не растеряла, и, ориентируясь по солнцу, придерживалась курса, уводящего нас всё дальше от приюта. Но очень скоро деревья впереди расступились, и мы увидели бетонный забор с возвышающимися за ним строениями и трубами, от которых шёл низкий и ровный гул.
– Что это? – спросила я Яринку хриплым шепотом – от жажды рот и горло словно кто-то выстлал наждачной бумагой.
– Какой-то завод, – так же ответила Яринка, – Нечего нам тут делать.
С этим я согласилась, и мы стали огибать забор на безопасном расстоянии, пока не вышли на дорогу. Дорога оказалась более узкой чем та, по которой мы двигались ночью, но прямой, как стрела, она упиралась в широкие ворота, возле которых (это мы увидели даже из леса) прохаживались мужчины в пятнистой камуфляжной форме. И это заставило нас повернуть назад, как красные флажки заставляют загнанных волков поворачивать навстречу пулям. Не то, чтобы мужчины в форме напомнили мне Белесого, но интуиция ясно подсказала – через дорогу нам не надо.
Мы снова двинулись вдоль бесконечного забора, но уже в обратном направлении, надеясь обойти внезапно возникшее на пути препятствие с другой стороны. Время перевалило за полдень, жара заставила нас снять пальто и нести их в руках, затрудняя и без того не слишком быстрое передвижение. А пить хотелось всё сильнее.
Забор в итоге не кончился, но повернул вправо, дав нам возможность встать на прежний курс. И мы шли пока низкое гудение не стихло позади, а высокие полосатые трубы не скрылись за верхушками сосен. Только тогда устроили привал. Честное слово, если бы у нас было чем перекусить, а главное что попить, привал показался бы намного лучше, почти как праздничный пикник в честь обретённой свободы. А так мы просто посидели на краю солнечной поляны, слушая птиц, и давая отдых гудящим ногам. Но даже отдохнуть толком не получилось, жажда гнала нас дальше, на поиски воды. И образ прозрачного звонкого ручья уже давно уступил место мечтам хоть о какой-нибудь луже. Сейчас мы бы и росу стали собирать в ладони по капелькам, чем пренебрегли утром. Но вся роса давно высохла.
Чувствовала ли я все эти часы радость от долгожданной свободы? Да, чувствовала, но она пряталась за усталостью, за жаждой, и за страхом быть пойманными. Пока мы не справились даже с половиной поставленных задач. Нужно было как-то протянуть ещё четыре дня, а в ночь на пятый добраться туда, откуда всё началось – почти к самому приюту, к нашему лесу, на перекрёсток дорог, где нас должна будет ожидать машина. А вот когда я сяду в эту машину, переложу заботу о себе и подруге на плечи друзей Дэна, других, тогда и порадуюсь от души.
Яринка тоже не выглядела счастливой. Да, она с интересом озиралась вокруг, шагала легко, и не жаловалась, но с её лба не исчезала тревожная складочка, а пальцы нервно подрагивали.
Ближе к вечеру мы снова вышли к забору, на этот раз деревянному, покосившемуся, с недостающими в нём досками. Из-за него виднелись такие же деревянные крыши и верхушки лиственных деревьев.
– А это что? – снова спросила я у Яринки, не узнавая своего голоса – он растрескался от сухости, как трескается земля, долго не видевшая дождя.
На этот раз она ответила не сразу, щурилась, прикрывая рукой глаза от солнца, жевала губы.
– Кажется, сады.
– Какие ещё сады? – не поняла я.
– Ну, вроде вашей деревни, – попробовала объяснить подруга, – Только люди здесь не живут, а приезжают летом, растят овощи, зелень, отдыхают.
– А здесь охрана есть?
– Сторожа должны быть.
Словно подтверждая эти слова, за забором залаяла собака, причём таким низким и густым голосом, которого я раньше не слышала. Наши маслятовские лайки были звонкоголосые как бубенчики, а этот лай больше походил на взрёвывание медведя.
Яринка изменилась в лице и попятилась.
– Ты чего?
Я это… – подруга нервно оглядывалась, – Собак боюсь. Меня кусали.
Я слегка пожала плечами. Меня тоже кусали пару раз, ещё меня царапали, лягали, бодали, и клевали – когда тесно общаешься с живностью, конфликтов не избежать. Но как можно бояться домашних животных, я всё равно не понимала.
– Да брось, она же наверняка там привязана, – попробовала я успокоить подругу, но она затрясла головой.
– Может, привязана, а может, и нет. Давай уйдём, пока нас не увидели?
Но я не могла уйти. Перед глазами маячила всплывшая из памяти картина – большая жестяная бочка, которую мы ставили в огороде для сбора дождевой воды на полив грядок. И не только мы, это делали все деревенские – не таскать же каждый раз вёдра из колодца. Так может быть и здесь поступают так же?
– Яринка… тут должна быть вода.
– Ага, а ещё нас тут могут увидеть! – зашипела подруга, пытаясь за рукав оттащить меня назад, в лес, – О нас уже по-любому по телику передавали, мы в розыске! Увидят, позвонят в полицию, и всё.
– Да подожди ты. Видишь, дыра в заборе? Постой тут, а я только загляну и обратно. Если увижу бочку с водой или колодец, мы сможем ночью пробраться туда и попить.
Мысль о том, что придётся ждать темноты, когда вода – вот она, рядом, повергла меня в отчаяние, но отступать я не собиралась. В любом случае найти воду здесь было куда вероятнее, чем в лесу.
Мягко вывернувшись от пытающейся удержать меня Яринки, я, пригнувшись, потрусила к забору.
Одной отсутствующей в нём доски вполне хватило, чтобы протиснуться на территорию садов. Оказавшись по ту сторону, я торопливо присела. Прислушалась. Собака больше не лаяла, но до меня доносились детские голоса и стук молотка по дереву. Люди здесь, несомненно, были, оставалось лишь выяснить насколько близко. Хорошо хоть дом, рядом с которым я оказалась, выглядел нежилым: не копаные грядки, заросшие травой дорожки между ними, тусклые, давно немытые окна.
Не выпрямляясь, почти на четвереньках, я пробралась до одной из теплиц, заглянула внутрь сквозь пожелтевшую от старости плёнку, и ещё больше успокоилась, увидев потрескавшуюся землю с торчащими из неё засохшими прошлогодними стеблями огурцов. Да, в этом году хозяева здесь или не бывали, или по какой-то причине не торопились с огородом.
Обогнув теплицу, я выглянула с другой стороны и замерла. Бочка. Жестяная бочка, почти как та, что была у нас в Маслятах, только не крашенная, стояла у угла дома под водостоком.
Забыв про осторожность, я метнулась вперёд, поскуливая от нетерпения, ухватилась пальцами за край бочки, доходивший мне до груди, перегнулась через него… и почти окунулась лицом в воду. В прекрасную, душистую, отражающую небо и солнце воду!
